Такси–пинасс упало на освещенный пятачок стоянки возле коттеджа Вакулы, мигнуло зеленым и откинуло прозрачный блистер. Ратибор вылез, окинул дом рассеянным взглядом; решен в украинском стиле, семь комнат, игротека, баня, веранда; отдельно — «Аладдин», вокруг — сад, ухоженный и богатый, что видно даже ночью; ветер приносит запахи малины и яблок, терпкой зелени; хорошо!
Хозяин встретил гостя в прихожей, одетый в пестрый халат «а ля Хмельницкий». В руках — стакан с янтарным напитком.
— Проходи, я сейчас. Хочешь? Это сбитень.
Ратибор кивнул.
— Держи, я себе налью.
Со стаканом в руке Ратибор прошел в гостиную, утопая по щиколотку в густой белой щетине ковра. С любопытством огляделся.
Вакула жил один: дети — четверо — разлетелись кто куда, жена давно нашла новую семью, родители жили отдельно, — однако Ратибор догадался, что у хозяина недавно была женщина. И ушла она перед его визитом. Впрочем, Вакула и не скрывал этого, оставив на туалетном столике раскрытый косметический набор.
Интерьер гостиной несколько озадачил гостя: мебель в стиле русского ампира, на двух стенах гобелены, канделябры со свечами, третья — ширма кровати с балдахином, четвертая — каминный экран. Ратибор прошелся по комнате, потрогал гнутые спинки кресел, короткую элегантную кушетку–рекамье с высоким, плавно изогнутым изголовьем, имеющим форму не то гондолы, не то лебединой шеи, оперся на гефидон — круглый стол на одной ножке, осмотрел низкий двухстворчатый шкаф, покрытый мраморной доской. Хмыкнул. Сзади раздался довольный смешок хозяина:
— Небось, озадачен? Откуда у этого зануды–физика пристрастие к стилю ретро? А мне нравится, хотя все это затея Ларисы, подруги… м-м, с некоторого времени. Жена любила современные стили, и я вечно пугался всяких фантомов и привидений. — Вакула рассмеялся, тряся мягкими плечами. — Хочешь, покажу? Детская осталась той же. Все собираюсь сдать дом, для одного–двух человек он слишком велик, да времени не хватает.
Дверь в детскую свернулась валиком вверх, в комнате вспыхнул свет, Ратибор вошел и остановился.
Блистающая вкраплениями стекла гранитная стена, полоса крупного кристаллического песка под ней — словно рассыпанная чумаками соль, набегающий на песок морской прибой с волнами угрюмого вишневого цвета с кровавыми искрами в глубине и со светящейся пеной, какие–то странного вида предметы, похожие на громадную, в дырках, скорлупу орехов, и косо вырастающие из стены гигантские, прозрачные, в прожилках, «стрекозиные крылья», на которых застыли две черные, бугристые, без особой формы фигуры, по пояс закованные в полированный голубой металл. Небо над гранитным уступом было розовым и размытым, будто акварельный рисунок.
Стоило Ратибору шагнуть «на песок», как застывший пейзаж ожил: волны побежали на берег, «дырявая скорлупа» жалобно заскрипела под ветром, а черные фигуры на «стрекозиных крыльях» вдруг бросились вниз и с угрозой понеслись на человека, сидя на чем–то, напоминающем журавлиные гнезда.
Ратибор выдержал «атаку», и Вакула сзади похлопал его по спине.
— Компьютерный монтаж, но за достоверность ручаюсь, так все это и выглядит на самом деле. Впечатляет?
— Пейзажи Орилоуха я уже видел, хотя и не в динамике.
— А с орилоунами напрямую не встречался? Вижу, они не произвели на тебя впечатления. Кто бы мог подумать, что эти полукаменные–полуметаллические глыбы не только живые существа, но и разумные?
— А разве не такое же впечатление создает «роденовский мыслитель»? — хладнокровно сказал Ратибор.
Вакула засмеялся, выключая аппаратуру «динго».
Вернулись в гостиную, Вакула сел на стул с мягкими линиями изгиба ножек и спинки, усадил Ратибора па кушетку.
— Садись, все надежно, никаких динго–миражей. Копии, конечно, но из настоящего дерева, ничего общего с конформными надувашками. Правда, в спальне у меня все стандартно — форма мебели зависит только от желания. А что тебе известно о негуманах?
Ратибор помолчал немного. Негуманами называли представителей известных людям негуманоидных цивилизаций — чужанской, орилоухской, тартарской и цивилизации Сеятелей. Как–то так получилось, что за триста лет космоплавания и расширения сферы влияния человеку «везло» только на встречи с негуманоидами, ни одной цивилизации «братьев не только по разуму, но и по облику» он не отыскал.
— То же, что и всем. Почему это вас интересует?
— Если так, то плохо. Как профессионал–безопасник ты обязан знать о негуманах все, что знают специалисты ИВКа; иначе можешь наломать дров. А тем более тебе предстоит работать с ними в ближайшем будущем. С тем же Конструктором, например, когда он вылезет из БВ.
— Вы считаете, что тахис–конус с ним не совладает? Зачем же предложили идею?
— Т-конус, наверное, с ним совладает, но до этого дело не дойдет, кто–то отступит: либо мы — в силу принципов гуманизма, либо сам Конструктор. Лично я за прямой контакт с ним, который вытолкнет физику, как науку, из состояния ступора.
— Вряд ли прямой контакт с Конструктором возможен, до нас с вами его уже пытались установить.
Вакула пренебрежительно махнул рукой, оттопырил губу.
— То было сто лет назад, когда Конструктор был всего лишь младенцем, только появившимся на свет. Каков он сейчас, каковы его цели, — никто не знает, так что посмотрим.
— Вы оптимист, Гордей. Увлекаясь ксенопсихологией, вы должны были бы знать, что основным содержанием деятельности цивилизаций, вышедших в космос, в конце концов становится получение, обработка и распределение потоков информации, когда в силу вступает принцип Мидаса: информация порождает информацию, остальное сбрасывается. Ни одна из цивилизаций, достигшая этого уровня, не будет заниматься просветительской и вообще любой другой деятельностью в ущерб стремительной экспансии информпреобразований. Что и доказывают на практике известные нам цивилизации в системах Чужой, Орилоуха и Тартара.